|
Всадник опять не ответил, только чуть наклонился вперед и медленно, не вынимая ноги из стремени, мешковато начал сползать с седла.
— Да он ранен! Ослеп ты, что ли? — строго повел брови тo Кутузов.
— Ранен?!
 — Да, район, а ты его пытаешь. Сперва помоги человеку, потом уж пытай. Неужто этому учить надобно?
Адъютант кинулся к обессилевшему солдату, но не успел — с глухим стуком тот упал па землю и распластался в желтой осевшей траве.
Кутузов проворно сошел с кургана. Отстранив подбежавших офицеров, оп грузно опустился на колени возле раненого, расстегнул ему ворот и прильнул ухом к его белой костлявой груди.
Единственный глаз фельдмаршала сверкнул в эту секунду таким гневом, что и бывалым волнам не по себе стало. Зная суровый прав командующего, все решили, что он тут же обрушится на адъютанта, но Кутузов отряхнул с ладоней песок, еле заметно улыбнулся и громко сказал:
— Живехонек! А саблю-то как держит, саблю-то! Он се и на том свете не выпустит!
Потом повернулся к адъютанту:
— Ну чего же ты стоишь? За лекарем! Живо!..
Егор Исаев не приходил в сознание много часов. В животе у него ржавой занозой глубоко засел рваный кусок чугуна. Левая нога солдата была перебита шрапнелью, сапог с высоким голенищем наполнился кровью до краев, и его пришлось разрезать сверху донизу. Исаеву сделали операцию, наложили повязки и тампоны — словом, предприняли все, что было возможно в тяжелых условиях боя, а раненый все еще находился в глубоком забытьи.
Ночью в избу, где лежал Исаев, пришел Кутузов. При свете каганца белый кокон солдатской ноги, вытянутой вдоль лавки, показался командующему огромным. Михаил Илларионович тяжело, совсем не по военному вздохнул и сел на поставленный лекарем табурет.
— Ну как? Спасешь солдата?
— Здесь?
— Ну а где ж еще?
— Его, Михаил Илларионович, надо отсюда везти подале. Полный покой ему нужен.
| 
