— Значит, решено?
— Решено,— попробовал ответить он как можно тверже, но где-то в его груди все-таки дала «нетуха» какая-то струнка, все-таки сорвалась.
Мы решили: будь что будет, а толкануть мы его все- таки толканем, пусть, наконец, испробует. Может, наступит у парня перелом. Бывали, говорят, такие случаи, сам Экономист рассказывал.
Сговор у нас молчаливый, без лишних слов получился. Тем крепче и надежнее он был. Слободкин понял это, почувствовал. Перед посадкой он. некурящий, вдруг попросил у кого-то «сорок» и, когда затянулся, закашлялся, па глазах появились слезы. Они, наверно, от табака повылазили, но нам показалось, что Слободкин совсем духом пал.
— Может, не станем? — спросил кто-то из ребят.— В случае чего всю жизнь каяться будешь...
Спросившему никто не ответил. Кстати, моторы стали пробовать — тут уж говори не говори, все равно ничего не услышишь. Но Слободкин, как глухонемой, по одному движению губ уловил, видно, эти последние слова, совсем оробел. В самолете опять забился куда-то, затих.
Нам бы смягч иться, отменить свой суровый приговор, но где там! Будто бес в нас какой вселился: сбросим — и все! Хоть караул кричать будет, все равно сбросим.
Поднялись. Летим.
В полумраке искоса на Слободкина поглядываем. Видим, ни жив ни мертв, а бес неотступно стоит за спиной каждого из нас.
Когда штурман подал команду «Приготовиться!», мы подобрались поближе к люку и стали смотреть на бежавшие под нами поля.
Слободкин, обхватив обеими руками одну из дюралевых стоек плоскости, тоже смотрел вниз, но не па землю, мелькавшую в проеме люка, а себе под ноги.
Мы поняли: не прыгнет.
Вот уже команда «Пошел!», парашютисты одни за другим исчезают в вибрирующем квадрате люка. Вот из двадцати их осталось в самолете десять, восемь, пять...
Ребята пытаются увлечь за собой Слободкина. Тщетно: будто невидимые силы приковали его к самолету — не оторвешь.
Только вечером узнали, почему двум десяткам здоровяков не удалось сдвинуть с места одного человека: с перепугу он пристегнулся карабином к дюралевой стойке. Тут его хоть трактором тащи, все равно бесполезно.
Об этом рассказал нам сам Слободкин.
— Злитесь? — спросил он в наступившей после отбоя тишине.
— А...— многозначительно махнул рукой кто-то.
— Значит, злитесь. А зря.
— Зря?!
|