Товарищ старший лейтенант

С непривычки даже трудно уловить миг раскрытия парашюта. Белое облачко за спиной Экономиста на фоне темной, почти черной земли вспыхивает так резко, что фотоаппараты, спрятанные природой в зрачках каждого из нас, не успевают сработать как следует — я, например, схватываю только негативное изображение происходящего: темное облачко шелка вспыхивает на фойе светлой, почти белой земли...

Так прыгал Экономист и в самый первый раз, когда мы только прибыли под его начало в Песковичи и нас надо было «просветить» и подбодрить. Так прыгал он и потом, когда мы уже тоже малость поняли что к чему. Нам даже иногда казалось, что он чуть-чуть бравирует своей удалью. Очень уж лихо все у пего получалось.

Особенно поразил пас Экономист, когда мы начали отрабатывать прыжки с малых высот. Собрал нас и говорит:

—          Нот мы с вами прыгаем, прыгаем — и зимой прыгаем, и летом, и над лесом, и над водой, и с затяжкой, и без затяжки — все это хорошо. Но настоящего боевого прыжка номер один мы с вами еще не сделали.

Командир ужо и раньше намокал нам, что главное и сложное у нас еще там, впереди, по где оно, это самое главное и сложное, пас подстерегает, мы еще толком но представляли. И вот Экономист решил наконец, что настало время просветить нас и на этот счет.

—          Слушайте меня внимательно,— сказал он однажды: — Десантник должен быть готовым к выполнению стремительных, самых неожиданных операций. На врага надо коршуном кидаться, чтобы он и опомниться не успел. Ну, сами посудите, что получится, если я вас над нолем боя буду, как люстры, развешивать? Перещелкают нас по одному еще в воздухе. Не сразу, конечно, буду я вас «крестить», но про восемьсот метров мы теперь забудем. Теперь попробуем, что за штука сто пятьдесят.

—          Сто пятьдесят?..— ахнули мы.

—          Сто пятьдесят.

Экономист слегка улыбнулся, поглядел па пас очень внимательно и сказал:

—          Как говорят некоторые, сто пятьдесят и кружка пива. Одним словом, считайте, метров двести будет. Завтра первым испробую эту дозу я.

Когда мы на следующий день в три часа утра прибыли на аэродром, Экономист был уже там и в ожидании пас спокойно прохаживался под крылом самолета.

—          Ну как, прыганем? — спросил он пас, хотя уже всем было известно, что прыгать будет он один. Он всегда почему-то так спрашивал, мы привыкли к этому и всегда отвечали ему в тон:

—          Прыганем.

Мы и в этот раз так ответили.

—          Настроение, вижу, бодрое, а это в нашем доле главное. Приказ голов не вешать и смотреть вперед!

Псе было как обычно: и Экономист шутил, как всегда, и нам передавалось его спокойствие. Удивило одно — когда командир направился к самолету, мы заметили, что на нем только один парашют.

—          Товарищ старший лейтенант, а запасной?

Моторы «ТБ-3» в этот миг уже взревели, и Экономист

вместо ответа махнул нам рукой.

Только тут мы начали понимать, какое сложное испытание предстоит Экономисту. Прыгать он будет с предельно малой высоты, и, если основной парашют не раскроется, для раскрытия запасного просто не останется времени.

...Самолет с Экономистым на борту ушел в зону. Машина развернулась, низко прошла над местом выброски и сразу же направилась на посадку. Мы, стоявшие поблизости, едва уловили момент прыжка. Шелковый купол вспыхнул уже возле самой земли, и сразу же за динамическим ударом последовал удар ног парашютиста о землю. Было такое ощущение, что парашют не успел, как следует наполниться воздухом. Мы побежали через пашню, чтобы помочь Экономисту; хотя знали, что командир терпеть этого не мог. На этот раз Экономист но рассердился. Увидев пас, оп замахал нам руками, а первые слова, которые произнес, поразили нас до глубины души:

—          Вы думаете, это прыжок?

—          Товарищ старший лейтенант, вы у пас самый па- стоящий герой.

—          Ля вам скажу так,— выпутываясь из строп, проворчал Экономист,— это не прыжок, а безобразие. Безобразие, с которым надо бороться. Бороться! Мы стояли вокруг командира и молчали. Не могли и в толк взять, шутит он или говорит серьезно. Но Экономист не шутил. Мы впервые видели его таким серьезным и таким строгим, как в этот раз. На худом, жестком, еще совсем молодом лице его, как всегда, лежала только одна морщинка — она проходила от одного виска к другому через весь белый лоб, но никогда не казалась она нам такой глубокой и резкой, как сегодня.

—          Одним словом, таких прыжков у нас не было и быть больше не должно. Не имеем мы права без необходимости рисковать своей жизнью.— Экономист посмотрел на нас уже совсем спокойно и сказал, как о само собой разумеющемся: — Придется повторить.

Не дав никому помочь себе, он тут же, на поле, уложил свой парашют и снова зашагал к самолету.