Запомню отец

Солдат гордо распрямил ссутулившиеся на морозе плечи и задумчиво пробасил:

—          А героев у пас в отделении тогда не было. Ни одного. Они уж потом пошли, когда я в госпиталь угодил. Ясно? — Он перекинул вожжи из руки в руку и обернулся ко мне еще раз.

—          Так запомни: не в Рощице, а возле самых Старых дорог. Может, и сейчас стоит там кирпичная стена пекарни, совсем ведь недавно дело было — год назад.

—          Запомню, отец,— отозвался я и снова, теперь уже совершенно отчетливо, увидел перед собой белый, будто мукою припорошенный, висок солдата.

                              ВОЕННЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ

Под каждой, даже самой крохотной заметкой для многотиражки па фронте я всегда ставил подпись: «Ваш военный корреспондент». И хотя всем в полку и без этих слов было ясно, что раз человек пишет в газету, значит, он корреспондент, а поскольку идет война, стало быть, он корреспондент военный, и все-таки не мог подписываться иначе.

Подполковник Казанцев острил по моему адресу, но я терпеливо сносил его колкости, ибо знал, что он вообще ко всем журналистам на войне относился по меньшей мере иронически:

—          Ходячие списки опечаток! Мало смыслят коллеги ваши в военном деле. Мало! И знать по-настоящему ничего не хотят.

Кое-кто из нашего брата действительно давал подполковнику основания возмущаться. Прискачет какой-нибудь лихой репортер «из центра», поговорит па ходу минут десять с летчиками — через несколько дней появляется в газете фантастическое попурри из общих слов и безнадежно перевранных фамилий. Читаем и удивляемся:

—          Про нас ли это, братцы?! А может, так н нужно? Цензура, она ведь всех «под бобрик» стрижет.

Подполковник гневается еще больше:

—          Насчет цензуры эго вы верно. Есть па свете такая цензура — безответственность. Она из Новочеркасска запросто Новороссийск делает, море Лаптевых шутя превращает в канал Грибоедова! Иные борзописцы по задворкам войны ошиваются, сочиняют всякие были и небылицы по протоколам комсомольских собраний.

Сколько мы ни пытались убедить Казанцева в том, что журналисты бывают разные, он только багровел, словно клюквенным морсом наливался.