Сами ни живы

—          Сколько бы ни было, а немец как раз тут и насел.

—          И что же?

—          Одни танки под рукой оказались...

—          Ничего себе «одни»! Насмешил, нарофоминец, ну насмешил! Мы у себя месяцами танков но видели.

—          Вы торопитесь: танки-то были фанерные.

Все с недоумением поглядели на нарофоминца.

—          Фанерные?..

—          Ну да, учебные.

—          Вот оно что... — протянул усач. — Чего только по было на войне! Ну и как же вы?

—          Сейчас самому даже не верится. Позатолкали друг друга в люки, скрипучие башни кое-как развернули и сидим.

—          А он?

—          Вот тут-то самое удивительное и началось. Не расчухал оп, что фанера. Не уложилось у пего. Раз десять на нас в атаку ходил и в самый последний момент откатывался: думал, психический бой навязываем. А мы только ств. Сами ни живы олами шевелим, будто поближе подпускаем, чтобы прямой наводкой. Сами ни живы ни мертвы. Буквально ни живы ни мертвы, слышите?

—          Трудно и представить, верно слово, — подал голос старик. — До вечера продержались?

—          До утра даже. А утром настоящие подоспели. Командир-танкист шлем перед нами скинул, когда узнал, кому на смену пришел.

—          Что ж, вы и впрямь герои, — сказал старик.

—          А вы, папаша, где воевали? — обернулся к нему Семагин.

—          Я далеко был в то время. Мы только-только двигались к фронту. Торопились, но дело медленно шло.

—          Сапер? Артиллерист? Или царица полей? — снова спросил Семагин.

—          Интендант.—             А... — понимающе протянул Семагин. — Ну что ж, и ото неплохо. Среди вашего брата тоже герон были.

Интендант промолчал.

—          Каждый род войск на войне главным себя считает, — вставил слово усач.

—          И интенданты? — вырвалось опять у Семагина.

—          Без них тоже не сахар, — поддержал усача нарофоминец.

—          А что. пожалуй, вы правы, — сдался Семагин. — Если была б горилка, мы бы и за интендантов выпили.

Он сказал это так, что интендант все-таки уловил намек: самый главный тот, кто в атаку идет. Все остальное постольку поскольку. Он и не спорил. Сидел в уголочке и внимательно слушал, как другие Москву и Питер от немца отбивали.

Уже почти под утро угомонились солдаты. Погасили верхний свет, чтобы вздремнуть часок-другой.

В наступившей полутьме возился только один старик интендант. Семагин, закуривая последнюю папиросу, вдруг увидел, что тот отстегивает от ноги протез — высокий, намного выше колена. Отстегнул, отдышался и тоже стал укладываться, тяжело опираясь то о полку, то о столик, по которому катались нетронутые лимоны.