— Я все-таки думаю,— не сдавался я,— что «вспышек» этих гораздо больше, чем иногда подозревают. Я уже давно заметил — мужество, оно, брат, не то что мы с тобой, постепенно молодеет, черт возьми!..
Еще два дня или три подряд возвращались мы к тому ночному разговору.
— Нет, что ни говори, а дети есть дети во все времена,— натирая мелом кий, говорил Майборода.
— По-всякому бывает,— отзывался я.— Молодые мужают, старые впадают в детство. Вот мы с тобой, например, давно ли из госпиталя, а сейчас резвимся на южном бережку, шары гоняем как ни в чем не бывало.
— Что ты хочешь этим оказать?
— Ничего особенного, просто к слову пришлось.
Спор наш то утихал, то вспыхивал с новой силой,
а жизнь вокруг шла свои м чередом и, как всегда, незаметно, исподволь вносила поправки в любые споры.
Однажды вечером, придя в столовую, мы услышали голос врача:
— Товарищи, сразу после ужина у пас в санатории состоится встреча с героями-партизанами Великой Отечественной войны. Приглашаются все желающие.
— Останемся? — спросил меня Майборода.
Считаю, что для пас с тобой явка просто обязательна.
Добро.
Постой, постой, а как же твоя теория?
— Какая?
— Ну, довольно, мол, разговоров все о войне да, о войне.
Ты но передергивай. Я же ясно сказал: не к чему детям голову морочить.
Пег, я тебя положительно не понимаю. То пионеры Курска и Воронежа, то «не к чему морочить». Где же логика?
Майборода хотел еще что-то ответить, может быть, даже очень колкое, но в эту минуту на всю столовую раздался, чей то взволнованный возглас:
— Идут, идут! Партизаны!..
Все встали, подошли к окнам, и мы с Майбородой яснее других увидели — из глубины санаторного парка по узкой, усеянной камнями дорожке прямо па нас шагали знакомые нам пионеры. Впереди всех двигался тот — белесый, вихрастый. Он тяжело, по привычно опирался па желтые костыли, из-под которых отлакированная зимним дождем галька разлеталась в разные стороны.
Не хватало только песни «По долинам и по взгорьям...»
Мы спели ее уже потом, после встречи, все вместе, когда провожали гостей в соседнюю с нами «Искру».
|