— Получается как-то чудно, — рассуждаю я вслух,— пока ты был нужен, тебя и чистили и холили, а вот пришел срок — и забыли, хотя и подняли на высокий пьедестал...
— Верно я говорю, Мироныч? — спра шиваю своего всегдашнего попутчика, охотника и рыболова.
— Оно конечно,— задумчиво глядит на меня старик.— Только что же зазря убиваться! Взял бы да и смазал, масленка у нас с собой. Может, смазка ему нужна не такая, но ты попробуй, кашу маслом не испортишь.
Мироныч протягивает мне масленку, я, засучив рукава и плеснув себе на ладонь все ее содержимое, запускаю руку в ствол по самый локоть и тут же отдергиваю ее обратно.
— Ты что?!
— Пушка-то смазана, Мироныч! Смотри...
Я помогаю старику взобраться на танк. Через минуту он уже без моей помощи ловко спрыгивает на землю. Вид у него не то удивленный, не то загадочный. Он поправляет сползшую па глаза фуражку и произносит как-то необыкновенно спокойно и весело:
— Я ж говорил тебе, зря убиваешься!..
ЗЕМЛЯ БИСТРИЦЫ
Когда в Бухаресте побывал молодой советский журналист Сергей Батурин, местные газетчики рассказывали ему, что к ним пришло письмо от Варвары Петровны Матюшенкиной из города Калягина. Русская женщина просила помочь ей разузнать, где и как погиб ее муж, сражавшийся за освобождение Румынии.
Поиски были нелегкими, но в конце концов удалось точно установить, в каком месте и при каких обстоятельствах сложил голову воин-герой.
Провожая русского коллегу па Родину, редактор румынской газеты вручил ему увесистый, неопределенной формы сверток.
— Что это? — удивился Батурин.
— Земля. Похоронен он возле Быстрицы. Вы гам бывали?
— Нет, не бывал.
— Скажите вдове: пионеры ухаживают за могилой, там всегда живые цветы.
С той минуты сверток стал главным в несложном багаже Сергея. На пограничной станции Унгены, где проводился традиционный таможенный досмотр, он, прежде всего и предъявил его вошедшему в вагон человеку в военной форме. У Батурина, откровенно говоря, было даже заготовлено специальное объяснение по поводу не совсем обычного груза, но оно, как ни странно, не пригодилось.
|