Будущее России

Поскольку четкого определения понятия «энергетическая сверх­держава» политики не предложили, следует сделать несколько пред­положений о том, какие конкретные формы такой статус может при­нять с экономической точки зрения. Необходимо исходить из того, что данная модель теоретически позволяет обеспечить России зна­чимую позитивную динамику по ряду позиций, что в дальнейшем положительно скажется на экономическом развитии.

Вероятными последствиями достижения статуса «энергетичес­кой сверхдержавы» могут быть:

В странах с населением свыше 50 млн. человек достижение вы­сокого уровня жизни лишь за счет использования углеводородного потенциала невозможно: для этого необходимо экспортировать не ме­нее 40—50 т. нефтяного эквивалента в год на душу населения. Рос­сия сегодня экспортирует примерно 3 т., и даже если бы удалось уд­воить добычу нефти и газа, что нереально, она все равно не сможет экспортировать больше 10 т. Экспорт 3 т. нефтяного эквивалента и год в расчете на душу населения даже при нынешних высоких миро­вых ценах на углеводороды обеспечивает валовую прибыль менее 100 долл. в месяц на человека (при условии полного изъятия прибыли нефтегазового сектора, что тем самым лишает его каких либо средств для развития!). Следует отметить, что подобные финансовые ресур­сы недостаточны для решения серьезных социальных задач.

Но можно ли за счет доходов от нефтегазового экспорта осу­ществить масштабную модернизацию экономики, инфраструктуры, армии? Простая арифметика: объем Стабилизационного фонда, по данным Минфина России, по состоянию на 1 июля 2006 г. достиг 2 трлн. 066,8 млрд. руб. (более 77 млрд. долл. по текущему обменному курсу). На первый взгляд это очень много. Однако приведем пере­чень только некоторых важнейших проектов модернизации различ­ных секторов экономики, для финансирования которых в ближайшее время придется искать необходимые средства, скорее всего — госу­дарственные (табл. 1).

Представленные в табл. 1. данные - только некоторые амбициоз­ные проекты российских властей, источники финансирования кото­рых еще предстоит изыскать. Конечно, часть средств будет найдена, однако уже сейчас ясно, что разрыв между заявленными потребнос­тями в финансировании и реально располагаемыми источниками ка­питальных вложений весьма велик. Например, в соответствии с Транс­портной стратегией в развитие соответствующей инфраструктуры тре­буется инвестировать примерно 20 млрд. долл. ежегодно (фактический объем инвестиций в основной капитал в транспортном секторе се­годня составляет примерно 10 млрд. долл.). Наибольшая неопреде­ленность существует в отношении источников финансирования за­явленной недавно Министерством обороны России Государственной программы развития вооружений на 2007—2015 г.г., которая также требует более 20 млрд. долл. ежегодно. Если власти захотят потра­тить средства Стабилизационного фонда только на покрытие разни­цы между потребным и реально располагаемым сегодня уровнем ин­вестиций по этим двум программам, он будет истрачен менее чем за три года, причем удастся профинансировать лишь начальную стадию их реализации.

Кроме того, существуют потребности в строительстве жилья, модернизации коммунальной инфраструктуры, покрытии растущего дефицита Пенсионного фонда и иное.

Очевидно, использование доходов от нефтегазового экспорта тео­ретически может быть успешным только для реализации небольшо­го набора нескольких, пусть и крупных, проектов, имеющих общественное значение. Но широкомасштабная модернизация Рос­сии за счет использования ее энергетического потенциала невозмож­на в силу недостатка ресурсов.

Приобретение Россией статуса «энергетической сверхдержавы» теоретически могло бы обеспечить устойчивый вклад ее энергетичес­кого сектора в поддержание высоких темпов экономического роста. Однако это возможно в случае, если данный сектор (и прежде всего нефтегазовый) будет характеризоваться стабильно высокими темпа­ми роста производства и экспорта.

К сожалению, этого не наблюдается. Более того, по причинам, скорее всего, политическим энергетический сектор в 2005 г. и в пер­вом полугодии 2006 г. продемонстрировал наихудшие темпы роста за весь предыдущий период. В нефтедобывающей отрасли, где, по про­гнозам нефтяных компаний, добыча нефти могла бы увеличиваться на 4 - 5% в год еще в течение четырех - пяти лет, в 2005 г. она вырос­ла всего на 2,4%; в первом полугодии 2006 г. этот показатель не по­высился. В газовой отрасли ситуация еще хуже: темпы роста добычи газа «Газпром» в 2005 г. были почти нулевыми, в первом полугодии 2006 г. - отрицательными, и даже добыча газа независимыми произ­водителями в 2005 г. существенно замедлилась.

В 2003 - 2006 г.г. «Газпром» израсходовал па покупку активов в секторах, не связанных с газодобычей (нефть, электроэнергетика, нефтехимия, машиностроение и т. п.), примерно 18 млрд. долл., что больше, чем все капитальные вложения компании в развитие газодо­бычи за последнее десятилетие. Газовая монополия явно предпочи­тает инвестировать в расширение сферы своего рыночного влияния, а не в увеличение предложения главного производимого ресурса, при­чем ситуация вряд ли изменится, даже если в России повысятся внут­ренние цены на газ. При сохранении монополии дополнительные сред­ства, привлекаемые «Газпромом» за счет роста цен, скорее всего бу­дут направлены не на новые инвестиции в развитие газодобычи с более длинными сроками возврата вложений и высокими рисками, а на усиление своей рыночной власти.

При этом надо учитывать, что Россия входит в фазу истощения основных месторождений углеводородов, введенных в действие в предыдущие десятилетия, и перспектива дальнейшего роста нефте­газового сектора связана с масштабными инвестициями в освоение новых месторождений, многие из которых расположены в удаленных регионах. Кроме того, здесь потребуются уникальные технологии и особые схемы привлечения инвесторов, прежде всего через акцио­нерное, а не заемное финансирование (так как мировые финансовые институты не готовы выделять средства на финансирование крайне рискованных проектов стоимостью в миллиарды долларов, в кото­рых генерирование потока наличности может начаться только через 5—7 лет после начала вложений).

Очевидно, ни российская финансовая система, ни государствен­ный бюджет, ни отечественные энергетические корпорации с прису­щими им краткосрочными подходами к экономическому планирова­нию, моделью инвестирования, основанной на приоритетном исполь­зовании собственных средств, и неумением работать со сложными схемами акционерного и долгового финансирования не смогут уча­ствовать в массовой реализации такого рода проектов. Единствен­ные агенты, способные их успешно развивать, — международные инвесторы (что косвенно подтверждает опыт осуществления в 1990-е годы проектов «Сахалин-1» и «Сахалин-2», которые, невзирая на все трудности, международным инвесторам удалось вывести на ста­дию промышленной эксплуатации, в то время как реализация контро­лируемых российскими госкомпаниями проектов «Сахалин-3» и дру­гих практически застопорилась).

Энергия как инструмент внешней политики — с экономической точки зрения наиболее спорный элемент концепции «энергетической сверхдержавы». Нет оснований утверждать, что меры по исполь­зованию энергетического фактора во внешнеполитических целях обусловлены чисто экономическими мотивами, желанием способст­вовать экономической модернизации страны через укрепление ее внешнеполитических позиций. Все свидетельствует об обратном: ско­рее энергетика сегодня все в большей степени служит удовлетворению внешнеполитических амбиций руководства страны, создавая серьез­ные экономические проблемы в виде увеличения рисков на междуна­родных энергетических рынках.

Таким образом, серьезно говорить о том, что зависимость евро­пейских стран от поставок газа из России позволяет использовать его как политическое оружие, нельзя. Что касается нефти, то ее мож­но купить в любом регионе мира, а коммерческие запасы нефти в странах ОЭСР сегодня находятся на небывалом уровне, составляя 2,6 млрд. барр. (примерно 52 дня ее потребления).

Следовательно, Россия не может реально задействовать энергию в качестве внешнеполитического инструмента. Попытки смешивать вопросы поставок энергоносителей с политикой (что, скорее всего, и предполагает концепция «энергетической сверхдержавы») способны принести нашей стране больше вреда, чем пользы.

Россия могла бы развиваться в соответствии с «позитивной моде­лью», открыв (на выгодных условиях) свои недра для деятельности иностранных компаний, территорию — для свободного транзита ресурсов из Центральной Азии и Каспия, объявив себя «сверхнадеж­ным» поставщиком и неукоснительно соблюдая этот принцип на прак­тике, избегая всяческой политизации отношений в области поставок энергетических ресурсов.

Итак, идея «России как энергетической сверхдержавы» не толь­ко не имеет под собой достаточных экономических оснований, но и, напротив, при попытке ее практической реализации может привести к плачевным последствиям для страны. Россия действительно явля­ется крупным производителем энергетических ресурсов, в последние годы удалось стабилизировать функционирование энергетического сектора (правда, главным образом тех его сфер, где были проведены структурные реформы — нефтяного и угольного секторов, а в газо­вой отрасли и электроэнергетике по-прежнему требуются глубокие структурные преобразования и экономическая ситуация там ухудша­ется). Появляются дополнительные возможности: увеличение спро­са на энергоресурсы со стороны растущей экономики, освоение но­вых нефтегазоносных провинций, строительство инфраструктуры и выход на новые рынки.