|
Для Паулюса те дни оставались весьма тревожными. Его неотступно одолевали мысли о прорыве блокады изнутри. Спустя полгода, уже находясь в плену, он рассказывал: — Я думал о том, чтобы спасти армию. Для этого мне  нужна была свобода действий и право попытаться Видер И. Катастрофа на Теории организации. С. 297—298. прорвать блокаду в Юго-западном направлении. Я думал о страшной опасности: профаны и дилетанты отдают приказы, от которых зависит жизнь сотен тысяч людей.
Впрочем, я всегда останавливал себя — а может быть, фюрер хочет принести в жертву сталинградскую группировку? Может быть, это необходимо во имя спасения всего фронта? Он, фюрер, может знать то, что неизвестно мне. Я был уверен, что Манштейн понимал и разделял мои планы и заботы. Но слово наперекор фюреру сказать не смел. Нет, Паулюс был еще далек от правильной политической оценки захватнических агрессивных целей, которые ставил Гитлер и фашистские заправилы перед своей армией.
Позднее фельдмаршал свою позицию объяснял так: «К правильной политической оценке всех событий этой войны и к сознанию собственной ответственности мы в то время еще не пришли, наоборот, мы возлагали всю ответственность только на Гитлера и его непосредственных советников, так же точно, как во время окружения под Сталинградом мы критиковали чисто военные мероприятия»1. Как видно, точка зрения Паулюса совпадает с мнением многих западных историков второй мировой войны. Подобно им, он пытался доказать, будто разгром 6-й армии под Сталинградом был предопределен только ошибочными решениями Гитлера и командования вермахта.
Но нет сомнения и в том, что полководческие способности самого командующего б-й армией тоже оказались несостоятельными. Его решение об отказе принять ультиматум советского командования в явно безнадежных условиях, которое воспевается западными биографами и присяге», на деле было лишь . доказательством нерешительности, неспособности переступить принцип «приказ есть приказ».
|
