|
— Да,— говорю я,— но ведь этот снимок был сделан 23 августа 1939 года, когда ваш дядя подписал в Теории организации Договор о ненападении с СССР, который Германия вероломно нарушила. Если бы не это, вы,  лейтенант, не сидели бы сейчас здесь. — Ах, это верно. Но, знаете, и тут он переходит на доверительные интонации,— дядя Иоахим всегда был против этой войны. Он и сейчас сочувствует русским. — дядя хорошо знает их коварство, он много лет служил в Лондоне,— а с русскими надо жить в мире. — Если бы мы были вместе,— продолжал племянник министра,—никто не мог бы нас победить.
Фюрер все хорошо понимает, но, к сожалению, он не всегда прислушивается к советам дяди. И, знаете,— он придает своему голосу многозначительность,— дядя ведь на «по- 121 дозрении» у рейхсфюрера СС Гиммлера. Да, да, Гиммлер ненавидит дядю, а заодно и рейхслейтера Бормана, ведет против них интриги (это уже становится интересным, но я стараюсь не «вспугнуть» лейтенанта и слушаю с равнодушным видом).
Гиммлер доложил фюреру, что предки тети Аннелиз — дядиной супруги — были «миш-линги» (полукровки) и что ее кровь содержит еврейские примеси. Это, конечно, ложь. Узнав об этой ужасной (именно так он и выразился) клевете, дядя имел беседу с Гейдрихом, тот обещал рассеять все подозрения, но Гейдрих недавно погиб... Лейтенанта уже не остановить: говорит и говорит. — Все были очень приличными коммерсантами и «людьми слова»,— заключает он рассказ о семье Риббентропа.
И сразу же переходит к описанию нравов других высокопоставленных нацистов. («Этот Гиммлер оставил жену и дочь Гудрун, живет вне брака с женщиной, содержит ее, прижил с нею двух детей».) Затем мой собеседник заводит речь об окончательной победе рейха в войне. Она, конечно, не вызывает у лейтенанта сомнений: — Ваш полковник совершенно напрасно так круто поступил со мной.
|
