|
— Я просил бы вас не смешивать меня с ними,— ответил лейтенант и презрительным жестом указал на расходившихся после поверки военнопленных офицеров.—Помните,— добавил он, нагловато посмеиваясь,—  что я — ценная монета, а в скором времени и ваш козырь на спасение, полковник. и, прищурившись, посмотрел на долговязого немца. — Козырь на спасение, говоришь? Ценная монета? Ну что ж, может быть, и верно,— проговорил он, обращаясь ко мне и лукаво подмигивая.— Создадим министерскому племяннику «особые» условия, а? Ведь вы 120 этого хотите? — спросил он преисполненного важности лейтенанта. Тот подтвердил. В тот же день лейтенант Риббентроп был изолирован от своих товарищей.
Его пожелание было исполнено. О «демарше» молодого Риббентропа доложили в этот же день в Москву. Последовала команда подробно побеседовать с ним, выяснить, что он знает о своем дяде, какие связи имеет, что собой представляет. Это было поручено мне. Так и появилась в моем блокноте заметка «27.03.43 — бес. с пл. Р.»— беседа с племянником Риббентропа.
И вот он сидит передо мной — долговязый прыщавый молодой немец. Курит предложенные мною папиросы и каждые пять минут норовит положить ногу на ногу и покачивать носком своего сапога. Мне приходится каждый раз напоминать ему, чтобы сел прилично и что мы с ним не в казино. — Яволь,— говорит Риббентроп, опускает ноги на пол и подтягивается. А через некоторое время снова разваливается на стуле и забрасывает ногу на ногу... — Мой дядя Иоахим всегда был другом России,— говорит он.— Вы не поверите, но даже после начала «восточного похода» (так они нередко называли нападение фашистской Германии на Советский Союз) у него дома на письменном столе стояла фотография, на которой он был снят рядом со Сталиным в Кремле. Дядя очень дорожил ею...
|
